Ложь директора Госархива (часть 2)

Протокол вскрытия получился слишком большим для ЖЖ, а потому мне пришлось разбить его аж на три части. Перед вами открыта вторая часть. Для получения полной картины рекомендую ознакомиться с ними последовательно, с первой по третью.
Часть 1.
Часть 3.

Сначала — небольшой разбор. Я не буду комментировать каждую фразу господина Мироненко; лишь избранные фрагменты, наиболее полно характеризующие суть моих претензий к директору Госархива как к публичному историку. В том, что цитируемые фрагменты не суть вырваны из контекста, каждый может убедиться самостоятельно, открыв полное интервью по приведённой выше (в конце первой части) ссылке.

Вопрос: Много ли в истории войны документальных пробелов, из-за которых и возникают разные трактовки одних и тех же событий?

— Пробелов достаточно, и немало остается еще сокрытым как в Центральном архиве Министерства обороны, где хранится основная часть материалов по военным действиям времен Отечественной войны, так и в других архивах. Но за последние годы рассекречено огромное количество документов. Лично я сказал бы огромное спасибо руководству министерства за сайт «Мемориал», благодаря которому теперь стали общедоступными сведения о тех, кто погиб или пропал без вести. Знаю также, что работники архива МО в последние годы делают колоссально много, чтобы узнать, что произошло с солдатами и офицерами, судьба которых до сих пор неизвестна. В картотеке неизвестных еще недавно было 2 млн судеб.

Обратите внимание: г-н Мироненко в третьей фразе своего ответа уходит от темы вопроса и начинает говорить о своём. Тема пропавших без вести, безусловно, очень важная и болезненная, но — журналист спрашивал не об этом. Однако журналист, как видно, имеет сходные с г-ном Мироненко воззрения на прошлое, а потому беззастенчиво подыгрывает историку.

Вопрос: Это много?

— В армии США речь идет о единицах. В армиях европейских стран — по несколько десятков солдат, чья судьба до сих пор неизвестна.

Внимание! 
Г-н Мироненко только что снова публично подтвердил свою репутацию лжеца, то есть нагло соврал (а корреспондент по незнанию или ещё из каких соображений закрыл на это глаза).

В армии США на сегодняшний момент только во Второй Мировой войне числятся пропавшими без вести (MIA) 73 515 человек, о чём открыто сообщает министерство обороны США (http://www.dpaa.mil/OurMissing/WorldWarII/ServicePersonnelNotRecoveredFollowingWWII.aspx). От 407 тыс. погибших во Второй Мировой войне американских военнослужащих это составляет примерно 18%.

Для Великобритании статистика мутнее, отчасти в силу хитрого государственного устройства Соединённого Королевства. Однако известно («Strength and Casualties of the Armed Forces and Auxiliary Services of the United Kingdom 1939–1945», HMSO 1946, Cmd.6832), что на середину 1946 года число пропавших без вести в вооружённых силах Великобритании составляло6244 человека. Годом ранее были подбиты цифры по колониальным войскам Британской империи (источник официальных данных — газета «The Times» за 30 ноября 1945 года); из их личного состава без вести пропали 14 208 человек (при этом, что интересно, погибли и были ранены примерно по 6900 человек, и более 8100 попали в плен).

У нацистской Германии, по современным оценкам (Rüdiger Overmans. «Deutsche militärische Verluste im Zweiten Weltkrieg». Oldenbourg 2000, с. 298—299; Willi Kammerer; Anja Kammerer, «Narben bleiben die Arbeit der Suchdienste — 60 Jahre nach dem Zweiten Weltkrieg», Berlin Dienststelle 2005, публикация поисковой службы Немецкого Красного креста, с предисловием федерального президента Хорста Кёлера и министра внутренних дел ФРГ Отто Шилли) число пропавших без вести военнослужащих составляет от 1,2 до 2 млн. человек. При этом надо отметить, что достоверной статистики за 1945 год практически нет, и потери фольксштурма, организации Тодта и других военизированных и парамилитарных формирований последнего периода войны могут лишь оцениваться с разной степенью достоверности.

С точки зрения статистической науки, кстати, последнее обстоятельство походит на потери советских военнообязанных в 1941 году, которые были призваны по мобилизации, но не были зачислены в списки войсковых частей. Они оцениваются в 500 тыс. чел. Полагаю, именно это — самый большой и чисто по-человечески страшный «документальный пробел» в истории Великой Отечественной, по крайней мере в части людских потерь. Пробел, который уже практически невозможно устранить.

В таких странах, как Франция и Польша, бывших и жертвами, и участниками войны, число пропавших без вести также исчисляется тысячами (а воевавших, причём по обе стороны фронта — многими десятками тысяч).

Теперь касательно других цивилизованных стран Европы. Дания была захвачена и капитулировала в течение одного-единственного (!) дня 9 апреля 1940 года. Норвегия, в которую Вермахт вошёл в тот же день, барахталась (при сравнительно активной помощи Великобритании) аж два месяца, и прекратила сопротивление 10 июня. Бельгия сопротивлялась Германии 19 дней (причём это была настоящая война, в ней победившие немцы потеряли больше 10 тыс. человек убитыми и — внимание! — почти 8500 человек пропавшими без вести). Нидерланды сдались Германии на пятый день войны. Люксембург, в борьбе с войсками Гудериана потерявший ранеными одного солдата и шесть жандармов, не продержался и суток; 75 уцелевших солдат княжества сдались в почётный плен.

И эти страны приводит в пример сермяжной России доктор исторических наук Мироненко? Я, конечно, понимаю, что профессор Мироненко — прежде всего специалист по российской истории начала XIX века, но истфак МГУ Сергей Владимирович закончил в 1973 году, да и докторскую диссертацию (которой пока почему-то нет на пресловутом «Диссернете», и сказать о ней ничего нельзя) защитил в 1992 году, когда советские или экс-советские граждане в целом помнили, что Великая Отечественная война длилась 1418 дней, и каток войны сначала прокатился по советской земле до Москвы, Сталинграда и Кавказа, а потом в обратном направлении, и не останавливался до самого Берлина.

Вопрос: Ведь и погибших у нас было намного больше, чем у американцев с европейцами?

— Потому что о людях тогда у нас не думали вообще. Мы пытаемся сейчас помочь родственникам многих из тех неизвестных, но, к сожалению, не всегда удается это сделать.

В этом ответе господин Мироненко выступает не только как лжец, но и как обыкновенный подлец. Во-первых, то, как о людях «не думали», я продемонстрировал ещё в своём первом открытом письме. Мне не лениво и повторить цитату из записи переговоров Г. К. Жукова 7 марта 1942 года с командующим 49-й армией генерал-лейтенантом И. Г. Захаркиным: «Напрасно Вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей».

И подобным цитатам несть числа. Есть ли у «учёного» Мироненко подтверждения его подлому тезису? Да и как, интересно, он сейчас пытается помочь родственникам без вести пропавших?

Про потери же корреспонденту учёный и государственный чиновник Мироненко должен был бы, по идее, ответить примерно так:«цифры потерь с наибольшей степенью достоверности подсчитаны группой исследователей под руководством Г.Ф.Кривошеева в 1993 году; безвозвратные потери Красной армии составили 11,5 млн. человек, что даёт соотношение безвозвратных потерь РККА к потерям Германии с сателлитами в виде 1,3:1. То есть разговоры о том, что Сталин и его бессердечные военачальники завалили Гитлера трупами, являются грязными антисоветскими инсинуациями. Огромное же количество жертв среди мирного населения объясняется тем, что объединённая Гитлером Европа вела против СССР войну на уничтожение».

Но Мироненко есть тот, кто он есть, и сказал то, что сказал.

Вопрос: Отчего же начало войны оказалось все-таки внезапным для Советской армии?

— Министерство обороны рассекретило много документов предвоенного периода. Они, в частности, опровергают версию, по которой к нападению якобы готовился Советский Союз, а Гитлер 22 июня 1941 года лишь нанес превентивный удар. Не было таких планов у советского руководства. Да и 200 германских дивизий расположились тогда у советской границы, очевидно, не из предупредительных целей. Нашей разведке о скоплении войск противника было известно. И о точной дате нападения — 22 июня — сообщали многие агенты: документы по этому поводу рассекречены. Сохранилось в архивах донесение Иосифу Сталину, которое направил ему нарком госбезопасности Всеволод Меркулов. Нарком назвал дату, сославшись на сообщение информатора — нашего агента в штабе люфтваффе. И Сталин собственноручно накладывает резолюцию: «Можете послать ваш источник к *** матери. Это не источник, а дезинформатор».

Вопрос: Такими словами?

— Да. Документ рассекречен. Теперь будете считать меня национал-предателем, раз я сказал о Сталине что-то плохое?

Вопрос: Почему Сталин не поверил своей разведке? Доверял пакту о ненападении?

— Он просто не мог себе представить, что Германия после поражения в Первой мировой снова решится воевать на два фронта. Так что война, думаю, была внезапной прежде всего для товарища Сталина. Лично для него она стала катастрофой. А когда 28 июня пал Минск, у Сталина наступила полная прострация.

Вопрос: А это откуда известно?

— Есть журнал посетителей кремлевского кабинета Сталина, где отмечено, что нет вождя в Кремле день, нет второй, то есть 28 июня. Сталин, как это стало известно из воспоминаний Никиты Хрущева, Анастаса Микояна, а также управляющего делами Совнаркома Чадаева (потом — Государственного комитета обороны), находился на «ближней даче», но связаться с ним было невозможно. Никто не мог понять, что происходит. И тогда ближайшие соратники — Клим Ворошилов, Маленков, Булганин — решаются на совершенно чрезвычайный шаг: ехать на «ближнюю дачу», чего категорически нельзя было делать без вызова «хозяина». Сталина они нашли бледного, подавленного и услышали от него замечательные слова: «Ленин оставил нам великую державу, а мы ее просрали». Он думал, они приехали его арестовывать. Когда понял, что его зовут возглавить борьбу, приободрился. И на следующий день был создан Государственный комитет обороны.

Здесь гражданин «учёный» собрал в кучу всю чушь и ложь, что писал в перестройку условный «Огонёк». Начнём с того, что «версию» о подготовке нападения Советским Союзом и превентивном ударе Германии никто и никогда не рассматривал. Принимать за «научную гипотезу» измышления доктора Гёббельса и его последователя предателя Резуна (беспардонно взявшего себе псевдоним «Суворов») — то же самое, что учить историю по «трудам» академика Фоменко. Невелик подвиг, опровергнуть Резуна с Гёббельсом. Ну, а дальше г-н Мироненко окунается в свою стихию — стихию лжи, демагогии, передёргиваний.

200 германских дивизий у советских границ никогда не собирались. Непосредственно перед нападением были сосредоточены 129 дивизий, и ещё примерно 24 ждали своей очереди в тылу — как это известно сейчас.
Сосредоточение немецких войск для СССР секретом не было. Советская разведка исправно отслеживала передвижения немцев и из месяца в месяц доносила данные о наличии 60—120 дивизий немцев в приграничных районах СССР. Немецкие спецслужбы, конечно, изо всех сил советской разведке помогали. На самом же деле в это самое время немецких войск в этих районах обычно было примерно вдвое меньше. Реальное увеличение группировки войск с 38 до 129 дивизий произошло за весну-лето 1941 года — как это известно сейчас.

Но руководство СССР об этом тогда не знало. Нет, в целом было известно, что 60—90—120 дивизий немцев живут на границе около года, перемещаясь периодически то в Румынию, то в Норвегию, и ничего более не происходит. И ещё знало о том, что Германия воюет с Англией и Францией (правда, война у них на земле странная, но тем не менее). И ещё знало о том, что Англия вполне способна внезапно подружиться с Германией против СССР. Было также известно о частичной демобилизации пары десятков немецких дивизий. И о формировании новых было известно. При этом считалось, что для войны Германии надо сосредоточить на границе 220—240 дивизий. И было вообще непонятно, зачем Германии война с СССР прямо сейчас. И это — ещё не все обстоятельства, в которых нужно было нащупывать оптимальный путь.

Интенсивно работавшая разведка выдавала на-гора огромное количество данных. Жаль только, что среди них были в том числе и неточные, и неполные, и откровенно ложные. Это сейчас доктор Мироненко волен произвольно выбирать только те сведения и цифры, которые ложатся в рисуемую им картину. Тогда — одних только совершенно точных дат начала войны было не меньше дюжины. И агенты непрерывно докладывали всё новые точные даты со слов то одного, то другого заслуживающего доверие источника. А немецкие спецслужбы и официальные лица изо всех сил продолжали активно «помогать» советской разведке.

Кстати говоря, информатор из штаба люфтваффе имеет имя и фамилию. Это реальный персонаж, молодой офицер, обер-лейтенантХарро Шульце-Бользен (псевдоним «Старшина»), романтик и энтузиаст, член Красной Капеллы, казнённый в декабре 1942 года. Будучи честным человеком и активным агентом, только он один прислал несколько совершенно точных дат начала войны. Да ещё сообщал, например, что война начнётся с бомбардировок заводов Москвы. Вот только в штаб люфтваффе он попал по блату, на небольшую должность, и лётчиком не был. Поэтому, возможно, не понимал, что Москву сразу бомбить у люфтваффе не выйдет. А наши — это понимали. И к агенту этому относились очень осторожно, потому что иной раз получали от него бред и заведомую дезу.

Даже если бы в разведывательных документах десять, пятьдесят, сто раз была названа точная дата, понять, что это именно она, при тогдашнем уровне знаний было просто невозможно. Не говоря уже о том, что знание точной даты полезно хотя бы за полгода — но за полгода дата не может быть точной, её легко подвинуть (так, нападение Германии на Польшу было сдвинуто на несколько дней вперёд буквально накануне первоначально запланированной даты, когда диверсионные группы для создания casus belli уже были высланы через границу). Вот такой парадокс точных дат.

Вот, к примеру, одно из сообщений разведки, полученное из Берлина 4 января 1941 года. Цитирую его по двухтомному сборнику «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне» (М., 1995, 2000), не знать о котором г-н Мироненко не может: «Альта» запросил у «Арийца» подтверждения правильности сведений о подготовке наступления весной 1941 г, «Ариец» подтвердил, что эти сведения он получил от знакомого ему военного лица, причём это основано не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам... Подготовка наступления против СССР началась много раньше, но одно время была несколько приостановлена, так как немцы просчитались с сопротивлением Англии. Немцы рассчитывают весной Англию поставить на колени и освободить себе руки на Востоке».

Здесь тоже упоминаются конкретные и уже давно известные люди: резидент нелегальной резидентуры Разведуправления Генштаба РККА в Берлине журналистка Ильзе Штёбе (Альта) и её источник, завотделением информационного отдела немецкого МИДа Рудольф фон Шелиа (Ариец). Вроде бы, на первый взгляд всё верно, но обратите внимание: деталей о приказе Гитлера о наступлении на СССР (т.н. «план Барбаросса») нет; срок нападения указан, как мы сейчас знаем, неточно; содержится заведомая дезинформация о том, что первична задача «поставить Англию на колени». Что бы на основе этого и подобных донесений сделал г-н Мироненко, окажись он на месте — нет, даже не Сталина, а «всего лишь» начальника Разведуправления Генштаба РККА генерал-лейтенанта Н. Ф. Голикова?

Непрерывный поток «дезы» перед войной гнал из Токио и будущий Герой Советского Союза Рихард Зорге, в чём сейчас может убедиться каждый, способный прочитать рассекреченные тексты его донесений. Как и в том, что именно он срока «22 июня» не называл — это лживая «приписка» хрущёвского времени, сделанная, очевидно, в рамках общей антисталинской дезинформационной кампании. Зорге был чуть ли не лучшим другом немецкого военного атташе в Токио; вот только ещё 15 февраля 1941 года Кейтель распорядился начать акцию по дезинформированию немецких военных атташе за границей и иностранных военных атташе в Берлине.

Умело сыгравшие на сочетании дезинформации с «переизбыточной» информацией, немцы добились стратегической внезапности; война стала и внезапной, и катастрофической для всех без исключения. Правда, когда вечером 28 июня немцы прорвали оборону защитников Минска, то Сталин об этом не знал и в прострацию от этого впасть физически не мог; он до ночи работал в своём кабинете в Кремле, приняв 20 человек, о чём есть записи в журнале посетителей.

А 29 июня Сталин в своём кабинете не работал, потому что поехал в Наркомат обороны, и именно для того, чтобы выяснить ситуацию на западном, самом опасном фронте. Оказалось, что связи с фронтом нет и точно никто ничего сказать не может. Установить связь не удалось, ситуация в Минске осталась неизвестной.
В такой обстановке И. В. Сталин решил повременить с прострацией и, согласно свидетельским показаниям, устроил в наркомате обороны серьёзный разнос военной верхушке — тт. Жукову, Тимошенко и Ватутину — за потерю связи генштаба с фронтом, то есть управления войсками. По легенде — матерился, довёл вояку-рубаку Жукова до слёз. Правда, по другой легенде Жуков и Тимошенко выгнали надоедливых посетителей из кабинета, чтобы не мешали работать, причём Жуков послал Сталина по матери.

Повторю, в журнале посетителей ежедневно по 28 июня включительно посетители Сталина в Кремле отмечены. А вот историю про прострацию, дачу и просранное наследие запустил в своих мемуарах известный любитель Сталина товарищ Н. С. Хрущёв. В наше время неприлично сомневаться в словах такого весомого источника, однако необходимо отметить следующие детали: по версии Хрущёва, прострация происходила в первые дни войны, а не после Минска. Однако Хрущёва в это время вообще не было в Москве, и это его воспоминание, с его же слов, рассказано ему Л. П. Берией. Однако оригинальные воспоминания Берии до нас по известным и также связанным с Хрущёвым причинам не дошли.

В воспоминаниях Чадаева никаких скандалов и интриг нет, но много нестыковок с официальными документами и воспоминаниями других граждан. Ситуация обычная — это воспоминания, а не научный труд. А.И.Микоян писал о том, что 30 июня они с товарищами решили создать Государственный Комитет Обороны и передать этому комитету всю полноту военной и гражданской власти в стране. Поехали на дачу к Сталину и предложили ему возглавить ГКО. Сталин согласился. Видимо, именно по причине прострации. Как бы то ни было, действительно, 30 июня был создан ГКО во главе с И.В.Сталиным, и ему (комитету) была передана вся полнота власти в стране. Только вот Микояна туда не взяли, а Тимошенко с Ватутиным поехали в войска.

Вопрос: А как же 16 октября 1941 года?

— В тот день действительно паника была чудовищной. Сняли все заградительные отряды, и москвичи уходили из города пешком. По улицам летал пепел: жгли секретные документы, ведомственные архивы. В Наркомате просвещения сожгли в спешке даже архив Надежды Крупской. На Казанском вокзале стоял поезд под парами для эвакуации правительства в Самару (тогда Куйбышев). Но Сталин остался в Москве и вел себя мужественно. Теперь будете считать меня сталинистом, раз я сказал о Сталине что-то хорошее?

В этот день немцы взяли, например, Боровск и завязали бои в Малоярославце. Фронт было слышно, авианалёты происходили чуть ли не каждые два часа. Накануне, 15 октября, ГКО принял решение об эвакуации иностранных миссий, Президиума Верховного Совета СССР, Правительства СССР во главе с В. М. Молотовым, органов Наркомата обороны и Наркомвоенмора в Куйбышев (ныне Самара), а основной группы Генштаба — в Арзамас. Кстати, логично предположить, что в Куйбышеве и Арзамасе всё было заблаговременно подготовлено к исполнению обязанностей «запасной столицы» и запасного главного командного пункта страны. Выехали из Москвы не все; по предложению А. И. Микояна Политбюро решило эвакуироваться из Москвы только вместе со Сталиным.

При этом эвакуация велась давно. Например, 26 тонн ценных документов из архива МИДа оказались в Мелекессе уже 28 июля 1941 года. Дипмиссии выехали из Москвы в Куйбышев вечером 15 октября — а, значит, уже сидели к этому времени на чемоданах. В Москве началась массовая эвакуация. Многие предприятия закрылись, людей рассчитали. Закрылись магазины, в первый и последний раз в истории встало метро, остановилась часть наземного общественного транспорта... Неудивительно, что в такой обстановке активизировались как криминальные элементы, так и немецкая агентура, которой прифронтовая зона была наводнена. Первые «занимались» магазинами и имуществом эвакуируемых, вторые активно увеличивали панику и распространяли слухи.

Население, получив расчёт и паёк, совершенно законно уходило из Москвы. Кроме тех, кто остался, или ушёл в 12 дивизий московского ополчения и погибал в это самое время на подступах к столице. Панические настроения среди части москвичей продолжались несколько дней. Но эта паника не привела к нарушению работы государственного аппарата, все нарушения порядка власти старались сразу же расследовать, несмотря на эвакуацию и немцев, или пресекать по законам военного времени.

А заградотряды никто не снимал, они продолжали выполнять свои военные задачи в своих подразделениях. С какой стати их приплёл сюда господин Мироненко, знакомый с их функциями, похоже, по «источникам» вроде художественного фильма «Цитадель» — непонятно.

Вопрос: По одной из версий — пакт безупречный. Если бы СССР в 1940 году не продвинулся на территорию Польши и Прибалтики, то, не исключено, Москву бомбили бы в первые же дни войны.

— Авторы этой версии упускают из виду, что, подписав договор с Германией, мы получили общую с ней границу, которой не имели до 1939 года. Латвия, Литва, Эстония, Польша — они были для нас фактически буферными государствами. Какими бы слабыми ни были у них армии, но они в случае агрессии обеспечили бы нам неделю, а то и две, и не было бы этого «внезапного нападения». Советско-германский пакт 1939 года — ошибочный, как и вся политика умиротворения агрессора, которой следовали в 1938 году и Эдуар Даладье (премьер-министр Франции.— «Ъ»), и Невилл Чемберлен (премьер-министр Великобритании.— «Ъ»).

«Историк» Мироненко упускает из виду одно интересное обстоятельство: после захвата Гитлером Польши общая советско-германская граница нарисовалась бы в любом случае, независимо от наличия или отсутствия пакта о ненападении. Вот только её линия могла бы быть гораздо менее благоприятной для СССР. При этом польская армия как могла воевала. Могла она не очень, и 16 сентября 1939 года, когда польское правительство утратило рычаги управления государством, а польский генштаб лишился возможности управлять войсками, было принято решение о вводе РККА на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Каким буфером оказались бы для СССР героические армии Литовской, Латвийской и в особенности Эстонской республик — большой вопрос. Скорее, влившись в РККА после инкорпорации своих республик, их войсковые части смогли оказать немцам гораздо более эффективное сопротивление.
Из заключительной же фразы приведённой цитаты следует и вовсе невероятное: доктор Мироненко договорился до причисления советско-германского пакта 1939 года к… политике умиротворения агрессора! Новое слово в исторической науке, осталось только обвинить Сталина в Мюнхенском сговоре… и вуаля: задача решена, Сталин вместе с Гитлером по-дружески развязал Вторую Мировую войну. Но нет: беззастенчивой лжи директора Госархива должен быть положен предел.

И ложь его оказывается ещё более бесстыдной и грязной на фоне фактов, о которых, находясь в своей должности, господин Мироненко не знать просто не может. Ибо отлично известно, как Советский Союз отчаянно пытался выстроить в Европе систему коллективной безопасности ещё с 1934 года — года, в котором Польша стала первым государством, заключившим с Гитлером пакт о ненападении и фактически ставшим его союзником, что и продемонстрировала как своим соучастием в разделе Чехословакии «умиротворённым» агрессором в 1938 году, так и последовательным торпедированием мирных инициатив СССР вплоть до сентября 1939 года.

И только когда к середине августа 1939 года по вине Великобритании и Франции совместные советско-англо-французские переговоры зашли в тупик, Сталин принял решение о заключении договора о ненападении с Германией.

Советскому Союзу нужен был мир любой ценой на максимально возможный срок. Ну, а дополнительные протоколы — явление для мировой дипломатии первой половины ХХ века обычное. Непонятно, отчего именно эти протоколы (даже если их опубликованная версия и верна) вызывают у международной общественности столь странное нездоровое бурление.

Окончание: часть 3.