РАССЛЕДОВАНИЯ / ВЫПУСК № 41 ОТ 18 АПРЕЛЯ 2016
Можно долго спорить, был Сергей Магнитский юристом или аудитором, является Браудер акулой капитализма или борцом за справедливость, кто украл деньги из бюджета и был ли в действиях фонда Hermitage состав налогового преступления.
Но бесспорны обстоятельства, приведшие к смерти Магнитского. Он их фиксировал сам, аккуратным почерком отличника.
Мы уже печатали отрывки из его тюремного дневника и поданных им жалоб.
Сегодня — напомним.
Документ этот неопровержим.
СПРАВКА «НОВОЙ»
37‑летнего юриста Сергея Магнитского арестовали в ноябре 2008 года. Перед арестом он был абсолютно здоров, 16 ноября 2009‑го он умер. Диагноз тюремных медиков: «сердечная недостаточность».В письмах адвокатам и многочисленных ходатайствах он подробно описывал происходящее с ним. В середине лета 2009 года Магнитский был переведен в Бутырку. Месяцем ранее врачи «Матросской Тишины» обнаружили у него камни в почках. Был поставлен диагноз — «калькулезный холецистит», хотя изначально говорили о панкреонекрозе. Врачи советовали «оперативное вмешательство» и непрерывное лечение. При отсутствии необходимых условий лечения подобный диагноз может характеризоваться «тяжкими режущими болями, переходящими в непереносимые» и привести к некрозу поджелудочной железы (именно этот диагноз и сообщили адвокатам Магнитского в СИЗО).По прибытии в Бутырку в медицинском обследовании Магнитскому было отказано. На неоднократные письменные и устные обращения к начальнику медчасти Бутырки и администрации об ухудшении состояния здоровья ему отвечали: «Выйдете на волю, там и полечитесь, тут вам никто не обязан ничего предоставлять».В августе состояние здоровья ухудшилось настолько, что он «не мог даже лежать». Тем не менее в проведении планового медицинского обследования ему по-прежнему отказывали, ссылаясь на «проблемы с транспортом и конвоем». А следователь майор юстиции Сильченко уведомил об отказе в проведении УЗИ, сославшись на то, что «действующее законодательство не возлагает на следователя обязанность контролировать состояние здоровья содержащихся под следствием подозреваемых».Во всех свиданиях ему было отказано. Он не мог видеться с родственниками и практически оставался с ними без связи: «письма часто терялись», встречи с адвокатами были затруднены. «Из-за огромных очередей адвокатам ни разу не удалось попасть со мной на свидание раньше 15.00, а обычно с ними удается встретиться в 16.00 или 16.30. При этом в 17.30 сотрудники СИЗО начинают требовать прекратить свидания».Сергей Магнитский неоднократно писал жалобы и ходатайства к администрации Бутырки. Только с июля по сентябрь, согласно отчету, их было пятьдесят три. Большинство жалоб «были проигнорированы». Более того, чем больше было ходатайств, тем более невыносимыми становились условия содержания.«1 сентября я подал жалобу на отсутствие горячей воды, — пишет Магнитский, — в тот же день меня перевели в камеру № 59, где условия содержания оказались намного хуже».За пять месяцев, по свидетельству его друзей, Магнитскому не давали покоя ни в одной из камер. «Он даже не успевал распаковать вещи, его тут же перебрасывали в другую камеру к новым уголовникам», — говорит один из его знакомых.16 ноября в крайне тяжелом состоянии Магнитский был доставлен из Бутырки в тюремную больницу СИЗО «Матросская Тишина», где и скончался при до сих пор окончательно невыясненных обстоятельствах. Известно лишь, что адекватной медицинской помощи ему оказано не было, зато к загибающемуся от боли человеку вызвали усиленный конвой из 8 человек, который и находился с Магнитским до самой его смерти, врачи отсутствовали, а бригаду «скорой помощи» так долго не пускали в СИЗО, что в итоге прибывшим врачам осталось лишь констатировать смерть.В акте о смерти было записано, что Магнитский умер от токсического шока и острой сердечной недостаточности. В графе «диагноз» указан острый панкреатит и закрытая черепно-мозговая травма. Однако потом, когда дело рассматривалось в Тверском суде, представитель «Матросской Тишины» представил акт, в котором информации о травме уже не было.По утверждению адвокатов, основная причина гибели Сергея Магнитского — непредоставление необходимой медицинской помощи и чудовищные условия содержания.
«Во время моего пребывания в «Матросской Тишине», примерно в июне 2009 года, у меня ухудшилось состояние здоровья. Проведенным в конце июня — начале июля 2009 года медицинским исследованием у меня были выявлены камни в желчном пузыре и воспаление поджелудочной железы, поставлен диагноз о наличии у меня заболевания калькулезный холецестит, назначено повторное медицинское обследование на первые числа августа 2009 года и плановое оперативное лечение. До заключения меня под стражу у меня не было этих заболеваний или их симптомов. Врачами МТ мне оказывалась медицинская помощь, ежедневно выдавались необходимые лекарства и давались консультации по поводу получения других лекарств, которых в медицинской части МТ не было и которые я мог получать от родственников.
По прибытии в БТ (Бутырская тюрьма. — Ред.) я сразу же, 26 июля 2009 года, обратился к администрации с письменным заявлением о приеме меня врачом, так как в день поступления в БТ врач меня не осматривал, хотя это является обязательным в соответствии с правилами внутреннего распорядка (в дальнейшем: ПВР), которыми регулируется деятельность следственных изоляторов.
Ни в тот день, ни в последующие врач меня не принял. 09/08/09 я обратился с заявлением о приеме меня начальником тюрьмы, указывая, что моему здоровью угрожает опасность. На это заявление я не получил никакого ответа.
11/08/09 я вновь обратился с заявлением о приеме меня врачом, указывая, что срок проведения назначенного мне медицинского обследования давно прошел, но к врачу меня так и не отвели и ответа на мое заявление не дали.
Кроме указанных выше письменных заявлений я неоднократно устно обращался на утренних проверках к фельдшерам, которые на этих проверках бывают один или два раза в неделю, с вопросами о том, когда же меня выведут на прием к врачу. Фельдшеры отвечали: «Пишите заявление. Уже написали? Тогда ждите».
14/08/09 я обращался с письменным заявлением с просьбой передать мне от родственников лекарства, назначенные мне врачами МТ. Ответа на это заявление я не получил, поэтому долго не знал, дано ли разрешение на передачу лекарств и как родственники мне смогут их передать. Я дважды спрашивал фельдшеров о том, рассмотрено ли мое заявление. В первый раз фельдшер сказал, что не знает. Во второй раз сказал, что начальник медицинской части рассмотрел заявление, но не помнит, разрешил он передачу лекарств или нет. В результате лекарства мне удалось получить только 04/09/09.
24/08/09 боли у меня обострились настолько, что я не мог даже лежать. Тогда мой сокамерник начал стучать в дверь, требуя, чтобы меня вывели к врачу. Это было примерно в 16.00. Надзиратель обещал пригласить врача, но его все не было, несмотря на неоднократные повторные требования моего сокамерника. К врачу меня отвели только через 5 часов.
Я сообщил врачу об имеющемся у меня заболевании, пожаловался на то, что за целый месяц пребывания в БТ меня ни разу не осмотрел врач. Врач была очень недовольна, она листала мою медицинскую карту и говорила: «Какое вам нужно обследование? Какое лечение? Вот смотрите, тут написано, что вас уже лечили. Что же вас каждый месяц лечить?» Я спросил, нужно ли мне диетическое питание и что нужно сделать, чтобы его мне назначили. Врач сказала, что не знает, что я должен записаться на прием к хирургу и он решит этот вопрос.
25/08/09 я написал заявление о приеме меня врачом-хирургом для решения вопроса о моем лечении и назначении мне при необходимости диетического питания. Как и все предыдущие, это заявление осталось без какого-либо ответа.
26/08/09 заместитель начальника БТ, в том числе, как я понимаю, начальник медицинской части, проводили обход камер. Я пожаловался на то, что мне не оказывается медицинская помощь, не проводится назначенное медицинское обследование. Мне сказали, что в БТ медицинское обследование не проводится, что нет оборудования. Я пытался показать имевшуюся у меня копию письма МТ, в котором было указано выявленное у меня заболевание и назначено обследование, но это письмо мне даже не дали достать, сказав: «Вы нас задерживаете».
31/08/09 во время аналогичного обхода мне удалось вручить указанное письмо, поскольку какой-то другой начальник, которого не было в предыдущий раз, согласился меня выслушать по этому вопросу. Присутствовавший начальник медицинской части возмущался: «Почему эта бумага у вас на руках? Эти сведения должны быть не у вас, а в медицинской карте, а там их нет, как же мы узнаем, что вам назначено медицинское обследование?»
Я возразил, что, во‑первых, в медицинской карте эти сведения есть, мне их из самой медицинской карты читал врач, к которому я попал на прием 24/08/09, и что, очевидно, мою медицинскую карту никто не читал до того, как я об этом сам попросил, а прочитав, никаких мер не принял, и, во‑вторых, я сам неоднократно в течение месяца обращался с письменными заявлениями о приеме меня врачом, указывая на назначенное медицинское обследование, которое до сих пор не проведено, но, несмотря на все мои обращения, никаких мер со стороны администрации принято не было. Начальник медицинской части обещал разобраться, забрал упоминавшуюся выше копию письма, сказал, что плановое оперативное лечение, о котором в нем говорится, «это когда вы выйдете на волю, тут вам никто не обязан предоставлять», и ушел.
В следующий раз я увидел его 04/09/09, когда он принес мне лекарства, переданные моими родственниками. Он сказал, что написал рапорт о переводе меня в МТ для проведения медицинского обследования, которое мне было назначено, и если вопрос решится положительно, меня туда перевезут, но не раньше, чем через 3 недели. Я спросил, нельзя ли меня вывезти туда на 1 день, ведь обследование занимает всего несколько минут (УЗИ). Он ответил, что это невозможно из-за проблем с транспортом и конвоем. Впрочем, когда возникает необходимость доставить меня в суд для продления срока содержания под стражей, такая проблема обычно не возникает.
До настоящего времени никакая медицинская помощь (кроме разрешения на передачу мне купленных моими родственниками лекарств) в связи с выявленными у меня заболеваниями в БТ мне не оказывалась, несмотря на то, что я провел здесь уже 8 недель и буквально на следующий день после прибытия сюда обратился за медицинской помощью.
Мне не проведено назначенное медицинское обследование, я не получил никаких консультаций по поводу моего заболевания, не был принят врачом-хирургом, мне не только не было назначено диетическое питание, но даже не рассматривался вопрос о том, необходимо оно мне или нет.
Из письма адвокату от 25 августа 2009 года:
«Вчера, ровно через месяц после моего доставления в Бутырскую тюрьму, я наконец-то попал к врачу. Произошло это при следующих обстоятельствах.
В воскресенье, 23 августа 2009 года, во время прогулки примерно в 16.30 я почувствовал боль в области солнечного сплетения, которой обычно сопровождаются у меня приступы межреберной невралгии. Прогулка в этот день затянулась до полутора часов вместо обычного часа, но в прогулочном дворике была скамейка, так что я мог прилечь на нее и стерпеть боль. После возвращения в камеру я сразу же принял лекарства и лег в кровать. Несмотря на это, приступ усилился, начались сильные боли в области ребер на спине, так что переносить их временами можно было только сидя на корточках, согнувшись. Приступ сопровождался болью в сердце и невозможностью вдохнуть воздух полной грудью, так как это усилило и без того резкую боль в области солнечного сплетения. Примерно через час я снова принял лекарства, но никакого облегчения от них, кажется, не почувствовал. К 20.00 боли у меня прошли, я стал чувствовать себя лучше, и мы даже с моим сокамерником Эриком провели генеральную уборку в камере. Ночью и в течение большей части следующего дня я чувствовал себя хорошо.
В понедельник, 24 августа 2009‑го, примерно в 16.00 Эрика вывели к следователю. Оставшись в камере один, я прилег и попытался заснуть, но тут начался новый приступ с теми же симптомами, так что я не мог даже лежать, а ходил по камере или сидел на корточках, согнувшись. Я снова пил лекарства, но облегчения не чувствовал.
В 17 или 17.30 вернулся Эрик и, увидев меня в таком состоянии, позвал надзирателя и попросил вызвать врача. Надзиратель сообщила, что позвонила врачу и он скоро придет.
Через полчаса Эрик снова стал стучать в дверь камеры, но никто не подошел. Эту попытку он повторил еще через полчаса, за дверью послышались чьи-то голоса; мужской голос спросил: «Какая камера?» «267», — ответил Эрик. «Сейчас подойду», — услышали мы, но через некоторое время голоса стихли, и к нам никто не подошел.
Состояние мое не улучшилось, и примерно в 9.00 вечера Эрик снова стал стучать в дверь камеры… Еще через полчаса меня повели в сборное отделение, где, как оказалось, есть врачебный кабинет. Только через пять часов.
Когда я туда зашел, там за решеткой сидела врач и стоял милиционер… Мне сказали, чтобы я постоял в сторонке. Мне было тяжело стоять, и я присел на корточки… Это продолжалось около четверти часа. Наконец, врач спросила, что со мной случилось. Я описал свои боли, она сказала, что это я, наверное, застудил спину, но я пояснил, что эти боли у меня спазматического характера, что бывали и раньше такие же приступы раз в три-четыре месяца, как я их лечил и что теперь уже четыре дня подряд они повторяются, а лекарства не помогают. Врач сказала, что даст мне более сильное лекарство, и выдала три таблетки мелокана.
Я также пожаловался на то, что меня не осматривал врач при заезде в СИЗО, что я неоднократно подавал заявления о приеме врачом, но меня никто не принимал. Сказал, что мне было назначено медобследование, но его не проводят. Врач начала возмущаться, взяла медкарточку и сказала:
— Как это не осматривали?! Вас осматривали там, откуда вас привезли.
Я сказал, что в «Матросской Тишине» меня осматривали, выявили заболевание, назначили обследование, а тут я уже целый месяц, и никто это обследование не проводит и лечение не назначает. Врач листала мою карточку и возмущалась:
— Вас когда привезли? Всего месяц назад? Вы что — хотите, чтобы вас каждый месяц лечили? Вот я смотрю, вас уже лечили, вот написано, что вас принимал хирург, что вам давали баралгин и мезим. А у нас возможностей нет, оборудования нет, врачей нет, надо было вам на воле лечиться.
— На воле у меня не болело, воспаление поджелудочной железы и камни в желчном пузыре у меня выявили в «Матросской Тишине», я эти заболевания получил, уже находясь в заключении.
— Не рассказывайте сказки. Вот тут написано: «в анамнезе» хирург пишет, значит, и раньше было.
— Я не знаю, что такое «в анамнезе», врач, осматривавший меня в «Матросской Тишине», действительно спрашивал меня о том, были ли у меня раньше эти болезни, проходил ли я обследование по их поводу, получал ли лечение. Я ему тогда на эти вопросы ответил отрицательно. Хорошо, какое мне сейчас при этих болезнях необходимо лечение и что нужно сделать, чтобы его получить?
— Я не знаю, пишите заявление, чтобы вас принял хирург. В корпусе врачей нет, а хирург пока еще остался…
— Хорошо, я напишу. Дайте мне снотворное, димедрол или сделайте укол, а то я боюсь, что от этой боли не смогу заснуть.
— У нас таких лекарств нет, это только в психиатрии.
После этого меня вернули в камеру. Я принял таблетку, которую дала мне врач. Боль не только не утихла, но даже усилилась, возможно, из-за того, что мне пришлось туда-сюда ходить и даже стоять там перед этим врачом. Через полчаса у меня была рвота, сопровождавшаяся сильными болями в груди и спине, но сразу после этого мне будто бы стало легче. Я лег на кровать, боль еще оставалась, но уже не такая острая.
Я разговорился с Эриком, это меня отвлекло, и через час-полтора мне удалось заснуть.
Проснувшись утром, я чувствовал себя нормально. Написал заявление хирургу и вот пишу это письмо, надеясь, что сегодня вечером и ночью нового приступа у меня не будет».
Как и все предыдущие, это заявление осталось без какого-либо ответа.
Из жалобы, подготовленной в Генпрокуратуру и Следственный комитет, от 20 сентября 2009 года:
До настоящего времени никакая медицинская помощь (кроме разрешения на передачу мне купленных моими родственниками лекарств) в связи с выявленными у меня заболеваниями в БТ мне не оказывалась, несмотря на то, что я здесь уже провел 8 недель и буквально на следующий день после прибытия сюда обратился за медицинской помощью.
Мне не проведено назначенное медицинское обследование, я не получил никаких консультаций по поводу моего заболевания, не был принят врачом-хирургом, мне не только не было назначено диетическое питание, но даже не рассматривался вопрос о том, необходимо оно мне или нет.
Об условиях содержания
25 июля 2009 года я был переведен из ФБУ СИЗО‑1 ФСИН России (далее: «Матросская Тишина» или МТ) в ФБУ ИЗ‑77/2 УФСИН России по г. Москве (далее: «Бутырская тюрьма» или БТ).
В БТ я содержался в следующих камерах:
№ 267 — с 25/07/09 по 01/09/09 — камера площадью около 10,8 м2, одновременно со мной содержались в течение 1 дня еще 2 человека, потом один день я провел в одиночестве, после чего все остальное время вместе со мной содержался еще один человек, в камере 4 кровати.
№ 59 — с 01/09/09 по 08/09/09, камера площадью около 8,2 м2, одновременно со мной содержались еще 3 человека, в камере 4 кровати.
№ 35 — с 08/09/09 по 10/09/09, камера площадью около 10,1 мІ, одновременно со мной содержались еще 2 человека, в камере 6 кроватей.
№ 61 — с 10/09/09 по настоящее время, камера площадью около 8,2 мІ, одновременно со мной содержатся еще два человека (одни сутки было еще 3 человека), в камере 4 кровати.
Туалет во всех камерах БТ, где я содержался, представляет собой просто дырку в полу в углу камеры, над которой устроено кирпичное возвышение с вмонтированной в него т. н. напольной чашей. Эти напольные чаши настолько грязные, что на них жутко смотреть (ершик для их чистки не выдается, в магазине БТ не продается, получить его в передаче от родственников можно только по специальному разрешению начальника БТ или его заместителя). И если в камере № 267 очистить эту напольную чашу нам удалось, то во всех остальных камерах это не получилось.
В камере № 267 из напольной чаши так сильно хлестала вода, что после пользования туалетом приходилось мыть ноги, но, во всяком случае, туалет был отгорожен от остального помещения камеры кирпичной перегородкой высотой 1,5—1,7 м. В других камерах такой перегородки не было. Чтобы пользоваться туалетом не на виду у всех, приходится завешивать его выданными нам простынями, пользоваться которыми как постельным бельем после этого, конечно же, невозможно.
Для того чтобы из туалета не воняло, мы однажды сделали пробку из пластикового стаканчика с кашей и заткнули им дырку. Наутро оказалось, что в стакане прогрызена дырка величиной с яблоко средних размеров, а каша из стакана съедена крысами, которые, как видно, свободно бегают по канализации. Удивительно, что они не выползают из нее в камеру, но я видел этих крыс неоднократно бегающими по коридору и по ночам часто слышен их писк.
Расстояние между туалетом и всеми кроватями заключенных в камерах № 59 и 61 составляет не более 1 метра. В других камерах некоторые кровати стояли дальше.
В камерах № 59 и 61 единственные розетки находятся прямо над туалетом. Кипятить воду поэтому приходится, держа чайник в руках над напольной чашей, а чтобы нагреть воду для стирки в ведре, его приходится ставить прямо на возвышение, в котором находится напольная чаша, так как поставить ведро в другое место не позволяет недостаточно длинный шнур кипятильника.
В камере № 59 вечером 08/09/09 в напольной чаше стала подниматься канализационная вода. На пол она не лилась, но, как мне известно, соседнюю камеру № 60 затопило. В тот же вечер нас перевели в камеру № 35. В камере № 35 не было стекол в окнах, стены были сырые. Мы сначала не обратили на это внимания, но на следующий день причина сырости стала понятна. Примерно в полдень из канализационного стока под раковиной в камеру начала поступать канализационная вода, которая быстро залила половину пола камеры. Мы просили вызвать сантехника, но он пришел только в 22.00 и не смог устранить неисправность. Мы просили перевести нас в другую камеру, но нам сказали, чтобы мы оставались на месте до утра. На следующий день утром сантехник не пришел, так что к вечеру уже весь пол камеры был залит канализационной водой слоем в несколько сантиметров. По полу уже было невозможно ходить, так что мы передвигались по камере, лазая по кроватям, как обезьяны. Сантехник пришел только в 22.00, долго возился, но ничего не мог исправить. И сантехник, и надзиратель, который его привел, возмущались тем, в каких условиях нам приходилось находиться. Мы просили перевести нас в другую камеру, но надзиратель не мог этого сделать без разрешения какого-то начальника. Разрешение было получено только в 23.00, после чего нас перевели в камеру № 61, то есть спустя 35 часов после того, как камера № 35 была затоплена канализационной водой.
В камере № 35 в оконных рамах не было стекол. 09/09/09 мы подали жалобу об этом, но ответ не получили. В камере № 61 не было даже оконных рам. 11/09/09 я подал заявление, в котором просил установить рамы со стеклами. Из-за холода в камере спать приходилось в одежде, укрываясь одеялом и курткой, но рамы не вставляли. 18/09/09 мы подали жалобу на то, что из-за отсутствия оконных рам и вызванного этим холода мы все простудились, и только 19/09/09 оконные рамы были, наконец, вставлены. Но, как оказалось, в рамах установили не двойные, а одинарные стекла. Для сентябрьской погоды это приемлемо, но с наступлением холодов такие окна от мороза не спасут.
Участие в судебных заседаниях
За время пребывания в БТ меня четыре раза вывозили в суд для участия в судебных заседаниях, и каждый раз такой выезд сопровождался тем, что я подвергался жестокому обращению, граничащему с применением пытки.
О выезде в суд уведомляют поздно вечером или даже ночью в день, предшествующий дню заседания. О предмете заседания, о том, какой вопрос будет рассматриваться, какое дело решаться, вообще не уведомляют, так что об этом я обычно узнавал только после того, как меня доставили в суд. Эффективно подготовиться к судебному заседанию в таких условиях, конечно же, невозможно.
Из камер вывозят в 7.00—7.30, то есть до завтрака. Затем держат в камерах сборного отделения тюрьмы до 9.00—10.00, после чего отправляют в суд. Для перевозки заключенных используют машины с отделениями примерно 3,2 м длиной, 1,2 м шириной и около 1,5 м высотой. В такое отделение, которое, как говорят конвоиры, рассчитано для перевозки 15 человек, помещают до 17—18 человек, так что некоторым приходится ехать стоя, согнувшись в неудобной позе. Путь от тюрьмы до суда занимает обычно около часа, но в один из дней мне пришлось провести в такой машине 1 час утром и около 4,5 часа вечером, потому что машина из суда отправилась не прямо в тюрьму, а заезжала еще в другие суды, чтобы забрать оттуда заключенных.
В дни, когда заключенных вывозят в суд, им выдаются сухие пайки, однако пользоваться ими невозможно, так как в суде заключенным не выдают кипяток, необходимый для заваривания сухих супов или каш, включенных в паек. Конвоиры суда ссылаются на то, что у них нет чайника, однако я видел чайник в конвоирном помещении суда. 13/08/09 я направил жалобу председателю Тверского суда г. Москвы на то, что не выдают кипяток. Ответа на эту жалобу я не получил. 14/09/09 в суде кипяток мне снова не выдали.
В тюрьму машина с заключенными приезжает вечером обычно в 19.00—19.30, но обычно из машины до 20.00 не выпускают, говорят, что готовят документы.
Прибывших арестантов не разводят сразу по камерам, а держат в камерах сборного отделения по 3—3,5 часа, так что в камеру раньше 23.00 я не попал ни разу.
В камеру сборного отделения площадью 20—22 м2 без окон и принудительной вентиляции могут поместить 70 человек, так что не только присесть, но и стоять бывает негде. Многие из заключенных в камере сборного отделения курят, так что без вентиляции дышать очень трудно. В камерах этих есть туалеты, но они в большинстве из них никак не отгорожены от основного помещения камеры, так что ими редко кто пользуется. В некоторых камерах имеются краны с водопроводной водой, но пить ее без кипячения невозможно.
Поскольку заключенные попадают в свои камеры после суда только ночью, они, конечно, не получают в этот день и горячий ужин. В результате получается, что время, которое проходит между приемами горячей пищи может составлять 38 часов (с 11.00 предыдущего суду дня, когда заключенный получает ужин, до 8.00 следующего дня, когда выдают завтрак). А если судебные заседания длятся несколько дней подряд, то этот интервал между приемами горячей пищи может увеличиться еще больше.
14 сентября 2009 года во время судебного заседания я указал на это судье Криворучко и просил предоставить мне возможность получить горячую пищу до начала судебного заседания, но судья мне в этом отказала, сославшись на то, что это не является обязанностью суда.
С учетом изложенных обстоятельств оказывается, что людей судят голодных, невыспавшихся, измученных содержанием в камерах сборного отделения тюрьмы и перевозками в машинах для заключенных, что особенно сказывается на тех, кому приходится участвовать в судебных заседаниях по несколько дней подряд. Эффективно защищать себя в суде при таких обстоятельствах конечно же невозможно. От многих заключенных я слышал, что они скорее бы согласились на суд без их участия, чем так мучиться в дни, когда их вывозят в суд.
Из письма от 10 августа: «Одного заключенного поместили в одиночное отделение (их в машине было два). Его спросили, почему его посадили отдельно, не из-за того ли, что он бывший сотрудник милиции. Он ответил, что нет, а посадили его отдельно из-за того, что у него туберкулез. Впрочем, потом привели еще одного человека, который, наверное, был бывшим сотрудником, тогда больного туберкулезом пересадили в общее отделение, а бывшего сотрудника на его место».
Из письма адвокату от 08.08.09: «Сообщаю Вам обстоятельства, связанные с доставлением меня в Тверской районный суд г. Москвы 06 августа 2009 года.
…06 августа я был доставлен в суд и сразу же попросил сотрудника конвойной службы суда передать судье заранее подготовленное мною письменное ходатайство об ознакомлении с материалами дела как минимум за полтора часа до начала судебного заседания. Сотрудник отказался передать ходатайство судье, сказал, что такое ходатайство я смогу сделать только непосредственно в судебном заседании и что в конвоирном помещении, где я содержался, нет возможности для ознакомления с материалами дела, предоставленными СК при МВД. Тем не менее через некоторое время мне принесли материалы дела. С ними я ознакомился, сидя на лавочке в коридоре конвоирного помещения. При этом мне не был предоставлен стол, что весьма затрудняло возможность делать необходимые мне выписки из материалов… Следует отметить, что в упоминаемом выше извещении судьи Подопригорова не указаны ни дата моей жалобы, ни то, какие действия я обжаловал. С учетом того в настоящее время имеются три поданные мною и до сих пор не рассмотренные судом жалобы на действия должностных лиц СК при МВД (от 18.06, от 04.07 и от 23.07.09), мне до сих пор точно неизвестно, рассмотрение какой из моих жалоб было назначено… Тем не менее материалы дела в полном объеме мне так и не были предоставлены. Целый день я провел в конвоирном помещении суда. За все это время мне и другим заключенным не была предоставлена возможность получить горячее питание. Примерно в 18.30 в камеру конвоирного помещения явился сотрудник конвойной службы и сказал, чтобы все собирались для доставки обратно в СИЗО. Он сказал, что заседания в этот день не будет, а слушание перенесено на 10.08.09. Никакого документа, подтверждающего, что я доставлялся в суд, и того, что слушание перенесено, мне выдано не было.
После этого нас доставили к зданию Пресненского суда, где предложили перейти в другую машину. В отделении второй машины уже было так много заключенных, что даже не было места стоять… Тогда меня поместили в другое отделение той же машины, где было посвободнее, однако все же очень тесно…
В СИЗО нас привезли примерно в восемь часов вечера. Я, как и многие бывшие со мной, надеялся, что нас скоро разведут по камерам, так что можно будет, наконец, получить горячее питание и чай, сходить в туалет, однако нас всех, около 20 человек, поместили в камеру сборного отделения, где мы находились сначала в течение часа. Эта камера площадью около 22 метров, без окон, без принудительной вентиляции… В камере имелась напольная ваза, однако она не отделена напольной перегородкой, так что никто не решался сходить там в туалет. Крана с водой в этой камере нет. Поскольку многие начали курить, от этого она скоро наполнилась клубами дыма, так что у меня начала болеть голова и слезиться глаза. Мы стучали в дверь камеры, но долго никто не приходил. Наконец, пришел какой-то сотрудник СИЗО и сказал, что нас скоро разведут по камерам. Еще через полчаса загремели замки, и я услышал, что дверь камеры открывается, но вместо того, чтобы вывести нас из камеры, в нее завели не менее 20 человек. Почти все они сразу же стали курить, так что дышать стало совсем нечем. Всего в камере находилось к тому времени не менее 40 человек, большинству приходилось стоять. Так мы провели еще около полутора часов, пока нас, наконец, не развели по камерам…
Вообще, бывает и хуже: 70 или 80 человек на 21 квадратном метре в течение около полутора часов. Тут, по-видимому, это считается нормой… Я попал в свою камеру только в половине двенадцатого.
Не представляю, как можно в таких условиях ежедневно ездить в суд, участвовать в заседаниях, защищать себя, не получая на протяжении многих дней, пока идет судебный процесс, ни полноценного питания, ни горячего питья, ни возможности спать достаточное для восстановления сил время.
Правосудие в таких условиях превращается в процесс перемалывания человеческого мяса в фарш для тюрем и лагерей. Процесс, в котором человек не может ни эффективно защищать себя, ни даже осознавать, что с ним происходит, думая лишь о том, когда же это все, наконец, закончится, когда он сможет избавиться от этой физической и эмоциональной пытки и попасть в лагерь (на оправдание судом никто и не надеется, говорят, что в наших судах бывает не более 2% оправдательных приговоров), где степень страданий, которым подвергается человек при отбывании наказания, как здесь многие говорят, оказывается меньшей, чем пока тебя, еще не признанного виновным человека, подвергают здесь, пока протягивают через эту мясорубку».
Комментариев нет:
Отправить комментарий