Объективное-невероятное
О честной журналистике
Объективная журналистика нужна, если она на нашей стороне, такое парадоксальное мнение в последние дни мне приходилось слышать особенно часто. Причем как от интернет-комментаторов, что, в общем, неудивительно, так и от коллег — журналистов.
На днях у меня состоялся разговор с одним известным в прошлом российским, а ныне украинским журналистом. Когда-то он вел программу «Время» на российском Первом канале, а теперь возглавляет один из крупнейших украинских проправительственных интернет-порталов.
«Вам не понять, что такое война в вашей стране. Поэтому позиция, что нужно давать возможность высказаться всем сторонам конфликта — это высокомерие мирного человека», — сказал он мне.
Я парировал, что в таком случае нужно называть вещи своими именами: как только мы лишаем вторую сторону возможности высказываться, то перестаем говорить о журналистике, а вводим в дискуссию новый термин, например, «пропаганда».
Мой оппонент с этим не согласился, заявив, что в условиях войны журналистика меняется, занимая одну из сторон. Причем, что меня особенно поразило, из слов коллеги можно было сделать вполне определенный вывод: объективной и честной журналистика может быть только в том случае, если займет позицию, близкую именно ему — потому что «правда, друзья, на нашей стороне».
Меня всегда пугали попытки установить монополию на правду. Это не газета (помните, была такая?), принадлежащая тому или иному государству, правительству, группе собственников или одному человеку.
В условиях войны цензор зачастую не нужен: большинство журналистов верят в то, что правда на их стороне. Только единицы способны поставить это под сомнение, но они моментально попадают под определение «предатель». В исторической перспективе они могут перейти в категорию «патриот» — но кто готов ждать десятилетия?
Сегодняшние тенденции в журналистике показывают, что объективность и непредвзятость больше не являются абсолютной ценностью. И в демократических странах все чаще можно услышать экспертное мнение: объективность — это утопия, журналистика должна иметь четкую позицию. Получается известная формула: кто не с нами, тот против нас.
«Вы могли бы себе представить, чтобы российские СМИ предоставили слово Шамилю Басаеву во время второй чеченской кампании?» — спросил мой коллега, продолжив нашу кулуарную дискуссию.
Вопрос с Басаевым не оригинален и давно обсуждается журналистским сообществом: перед любым СМИ стоит дилемма — давать или не давать слово человеку, имеющему, скажем мягко, неоднозначную репутацию.
Басаева на момент второй чеченской кампании признали террористом многие международные организации. С другой стороны, американская телекомпания CNN ставила в эфире запись комментария Усамы Бен Ладена после терактов 11 сентября, а Саддам Хуссейн практически не вылезал из эфира американских телеканалов во время «Бури в пустыне».
Но Бен Ладен и Басаев — это «демонизированные» примеры второй стороны, к тому же замкнутые на одном человеке.
Между тем, на мой взгляд, само понятие второй стороны в журналистике гораздо шире и не должно ограничиваться конкретной личностью — даже если она руководитель бандформирования, группы ополченцев или какого-нибудь государства-изгоя.
Сегодня в Донецке и Луганске мирные жители гибнут, в том числе, и от действий украинских силовиков. «Да, мы иногда промахиваемся, но не специально», — объяснил ранее ситуацию в интервью радио Baltkom командир украинского добровольческого батальона «Донбасс» Семен Семенченко.
Еще дальше пошел официальный представитель МИД Украины Евгений Перебийнис. «На неподконтрольных украинскому правительству территориях практически не осталось мирных жителей, там одни наемники», — заявил он в программе «Без обид» на телеканале LTV7.
Из этого, видимо, следовало, что тех, кто остался, можно «списывать в тираж» за ненадобностью.
По мнению моего коллеги, получается, что не надо — ведь они могут быть на стороне «боевиков из ДНР и ЛНР», а значит, все, что бы они ни сказали, будет «поддержкой терроризма».
Я разговаривал с женщиной из Донецка, чей дом был уничтожен украинским снарядом. На улице, где она жила, не осталось ни одного целого строения. Ее симпатии были не на стороне украинского правительства, но она при этом продолжала считать себя «гражданкой Украины».
Впрочем, всегда можно найти человека на противоположной стороне фронта, который скажет, то, что ты хочешь услышать. Достаточно опросить десять человек на улице и один обязательно скажет то, что ты от него ждешь. История про «распятого мальчика» на Первом канале — прекрасный пример такого подхода, и не единственный. Более того, этим способом пользуются отнюдь не только российские СМИ.
Любой журналист знает, как это сделать, но те, кто это делает, журналистами уже не являются.
Точно так же от действий российской армии в Чечне в конце 90-х годов прошлого века гибли тысячи мирных жителей, многие из которых совершенно не симпатизировали федеральным войскам. В российских федеральных СМИ их не было слышно — эти голоса были «враждебными», они мешали «информационной войне».
«Информационный компонент в современных вооруженных конфликтах способен серьезно влиять на развитие событий», — написал в своих мемуарах о Чеченской войне российский генерал Геннадий Трошев. После первой чеченской кампании середины 90-х годов, которую Россия, по мнению экспертов, проиграла именно на информационном фронте, ошибки были учтены, а информационная политика взята под контроль.
Журналист Анна Политковская, которая одной из первых начала рассказывать о жертвах среди мирного населения Чечни, была убита. За ней последовал еще целый ряд журналистов и правозащитников. Те, кто выжил, как, например, правозащитница Оксана Челышева, были вынуждены просить политическое убежище на Западе.
Россия подвергалась и подвергается критике за ущемление свободы СМИ. Эти упреки часто обоснованы. Но горькая ирония состоит в том, что именно Россия становится для своих ближайших соседей примером того, как надо поступать с журналистикой и журналистами.
И главный принцип, который уже усвоен «новичками», — забыть о том, что в любом конфликте есть как минимум две стороны.
«Радио Baltkom дает слово террористам из Донецка — пожалуйста, обратите внимание на этот факт», — такое обращение в Национальный совет по электронным СМИ Латвии направил известный латвийский журналист после того, как в эфире радиостанции выступил один из лидеров самопровозглашенной ДНР.
Шквал недовольства, но уже с противоположной стороны, вызвали и комментарии официального Киева, которые прозвучали в эфире. «Вы с нами или против нас?» — вопрос, который все чаще приходится слышать журналистам, в том числе и в Латвии.
Увы, но все больше сотрудников СМИ идут по простому пути, делая выбор между двумя возможными ответами, хотя ни один из них не является верным.
...«Зомбоящик» — это уже далеко не только северокорейское или российское ноу-хау, как было принято считать. Ведь «объективная журналистика», как это ни печально, многим нужна только в том случае, если она занимает правильную сторону. И от того, в какой стране сегодня находится телевизор или радиоприемник, его объективность уже почти никак не зависит.
И все-таки даже в условиях глобальной информационной войны остается место для бунтарей, которые не готовы присоединяться к общему тренду и шагать в ногу с остальными.
Для большинства они — информационные экстремисты. Но именно от этих людей во многом зависит, как мы в будущем будем писать фразу объективная журналистика — в кавычках или без.
P.S. «Во времена всеобщей лжи говорить правду — это экстремизм». Джордж Оруэлл.
На днях у меня состоялся разговор с одним известным в прошлом российским, а ныне украинским журналистом. Когда-то он вел программу «Время» на российском Первом канале, а теперь возглавляет один из крупнейших украинских проправительственных интернет-порталов.
«Вам не понять, что такое война в вашей стране. Поэтому позиция, что нужно давать возможность высказаться всем сторонам конфликта — это высокомерие мирного человека», — сказал он мне.
Я парировал, что в таком случае нужно называть вещи своими именами: как только мы лишаем вторую сторону возможности высказываться, то перестаем говорить о журналистике, а вводим в дискуссию новый термин, например, «пропаганда».
Мой оппонент с этим не согласился, заявив, что в условиях войны журналистика меняется, занимая одну из сторон. Причем, что меня особенно поразило, из слов коллеги можно было сделать вполне определенный вывод: объективной и честной журналистика может быть только в том случае, если займет позицию, близкую именно ему — потому что «правда, друзья, на нашей стороне».
Меня всегда пугали попытки установить монополию на правду. Это не газета (помните, была такая?), принадлежащая тому или иному государству, правительству, группе собственников или одному человеку.
Это такой тоталитарный признак — говорить в эфире и писать в журналах только идеологически выверенные предложения, называя их этим важным словом.
В условиях войны цензор зачастую не нужен: большинство журналистов верят в то, что правда на их стороне. Только единицы способны поставить это под сомнение, но они моментально попадают под определение «предатель». В исторической перспективе они могут перейти в категорию «патриот» — но кто готов ждать десятилетия?
Сегодняшние тенденции в журналистике показывают, что объективность и непредвзятость больше не являются абсолютной ценностью. И в демократических странах все чаще можно услышать экспертное мнение: объективность — это утопия, журналистика должна иметь четкую позицию. Получается известная формула: кто не с нами, тот против нас.
«Вы могли бы себе представить, чтобы российские СМИ предоставили слово Шамилю Басаеву во время второй чеченской кампании?» — спросил мой коллега, продолжив нашу кулуарную дискуссию.
Вопрос с Басаевым не оригинален и давно обсуждается журналистским сообществом: перед любым СМИ стоит дилемма — давать или не давать слово человеку, имеющему, скажем мягко, неоднозначную репутацию.
Басаева на момент второй чеченской кампании признали террористом многие международные организации. С другой стороны, американская телекомпания CNN ставила в эфире запись комментария Усамы Бен Ладена после терактов 11 сентября, а Саддам Хуссейн практически не вылезал из эфира американских телеканалов во время «Бури в пустыне».
Но Бен Ладен и Басаев — это «демонизированные» примеры второй стороны, к тому же замкнутые на одном человеке.
Между тем, на мой взгляд, само понятие второй стороны в журналистике гораздо шире и не должно ограничиваться конкретной личностью — даже если она руководитель бандформирования, группы ополченцев или какого-нибудь государства-изгоя.
Сегодня в Донецке и Луганске мирные жители гибнут, в том числе, и от действий украинских силовиков. «Да, мы иногда промахиваемся, но не специально», — объяснил ранее ситуацию в интервью радио Baltkom командир украинского добровольческого батальона «Донбасс» Семен Семенченко.
Еще дальше пошел официальный представитель МИД Украины Евгений Перебийнис. «На неподконтрольных украинскому правительству территориях практически не осталось мирных жителей, там одни наемники», — заявил он в программе «Без обид» на телеканале LTV7.
Из этого, видимо, следовало, что тех, кто остался, можно «списывать в тираж» за ненадобностью.
Стоит ли журналистам давать слово пострадавшим в результате обстрелов украинской армии или лучше закрыть на это глаза ради великой цели?
По мнению моего коллеги, получается, что не надо — ведь они могут быть на стороне «боевиков из ДНР и ЛНР», а значит, все, что бы они ни сказали, будет «поддержкой терроризма».
Я разговаривал с женщиной из Донецка, чей дом был уничтожен украинским снарядом. На улице, где она жила, не осталось ни одного целого строения. Ее симпатии были не на стороне украинского правительства, но она при этом продолжала считать себя «гражданкой Украины».
Впрочем, всегда можно найти человека на противоположной стороне фронта, который скажет, то, что ты хочешь услышать. Достаточно опросить десять человек на улице и один обязательно скажет то, что ты от него ждешь. История про «распятого мальчика» на Первом канале — прекрасный пример такого подхода, и не единственный. Более того, этим способом пользуются отнюдь не только российские СМИ.
Любой журналист знает, как это сделать, но те, кто это делает, журналистами уже не являются.
Точно так же от действий российской армии в Чечне в конце 90-х годов прошлого века гибли тысячи мирных жителей, многие из которых совершенно не симпатизировали федеральным войскам. В российских федеральных СМИ их не было слышно — эти голоса были «враждебными», они мешали «информационной войне».
«Информационный компонент в современных вооруженных конфликтах способен серьезно влиять на развитие событий», — написал в своих мемуарах о Чеченской войне российский генерал Геннадий Трошев. После первой чеченской кампании середины 90-х годов, которую Россия, по мнению экспертов, проиграла именно на информационном фронте, ошибки были учтены, а информационная политика взята под контроль.
Журналист Анна Политковская, которая одной из первых начала рассказывать о жертвах среди мирного населения Чечни, была убита. За ней последовал еще целый ряд журналистов и правозащитников. Те, кто выжил, как, например, правозащитница Оксана Челышева, были вынуждены просить политическое убежище на Западе.
Россия подвергалась и подвергается критике за ущемление свободы СМИ. Эти упреки часто обоснованы. Но горькая ирония состоит в том, что именно Россия становится для своих ближайших соседей примером того, как надо поступать с журналистикой и журналистами.
То, за что критикуют Россию на так называемом Западе, сегодня активно внедряется на принадлежащих ему территориях.
И главный принцип, который уже усвоен «новичками», — забыть о том, что в любом конфликте есть как минимум две стороны.
«Радио Baltkom дает слово террористам из Донецка — пожалуйста, обратите внимание на этот факт», — такое обращение в Национальный совет по электронным СМИ Латвии направил известный латвийский журналист после того, как в эфире радиостанции выступил один из лидеров самопровозглашенной ДНР.
Шквал недовольства, но уже с противоположной стороны, вызвали и комментарии официального Киева, которые прозвучали в эфире. «Вы с нами или против нас?» — вопрос, который все чаще приходится слышать журналистам, в том числе и в Латвии.
Увы, но все больше сотрудников СМИ идут по простому пути, делая выбор между двумя возможными ответами, хотя ни один из них не является верным.
...«Зомбоящик» — это уже далеко не только северокорейское или российское ноу-хау, как было принято считать. Ведь «объективная журналистика», как это ни печально, многим нужна только в том случае, если она занимает правильную сторону. И от того, в какой стране сегодня находится телевизор или радиоприемник, его объективность уже почти никак не зависит.
И все-таки даже в условиях глобальной информационной войны остается место для бунтарей, которые не готовы присоединяться к общему тренду и шагать в ногу с остальными.
Для большинства они — информационные экстремисты. Но именно от этих людей во многом зависит, как мы в будущем будем писать фразу объективная журналистика — в кавычках или без.
P.S. «Во времена всеобщей лжи говорить правду — это экстремизм». Джордж Оруэлл.
http://www.imhoclub.lv/ru/material/obektivnoe-neverojatnoe#comment761171#ixzz3XkU0UKRD
Комментариев нет:
Отправить комментарий